Сага о великой эпохе: «Не печалься о прошлом, не тревожься о будущем» Продолжение 2
Начало статьи смотри по данной ссылке.
«Тридцать серебряников»
…..За день дедушкин дом и усадьба опустели. Не осталось ни скотины, ни хозяйственного инвентаря, ни мебели, ни одежды, ни посуды. Во дворе лишь обреченно выла на время запертая в конуре собака.
Боюсь ошибиться, называя категорию, к которой было отнесено хозяйство деда, но знаю точно, что из районного центра для отправки раскулаченных крестьян на сборный пункт в Уфу была выделена специальная машина – редкий в то время грузовик АМО-Ф-15. Оттуда им предстояло, вероятно, проследовать кому-то под конвоем в далекую Сибирь, а кому – на местное поселение. Но изрядно поношенный автомобиль сломался и «осел» в соседней деревне в ожидании запчастей. Приехавшие в Елизаветино на лошади конвоиры предупредили дедушку о невыезде из деревни. Этапирование откладывалось до утра.
Под вечер дед, тихо выбравшись из дома, задами вышел на большую дорогу и пешком отправился в Уфу. По сути, это было бегство от несправедливости, отчаянная попытка отстоять свое право на жизнь и свободу. Бежать вынуждали и тяжелые условия, с которыми приходилось сталкиваться спецпоселенцам по новому месту жительства, отсутствие элементарных условий для человеческого существования и труда, о чем кому-то было известно, а кто-то просто догадывался.
Через несколько часов, около полуночи, двое то ли членов сельсовета, то ли милиционеров вломились в разграбленный дом, молча обошли комнаты, проверили подполье и чердак. Добросовестно, с размаху, попротыкали вилами сено, рассыпанное в одном из сараев. Не "нащупав" деда, они проверили таким же образом сеновал…
Самому вывозить семью из деревни деду было нельзя. Некоторое время спустя, когда закончился этап его активного поиска и допросы оставшихся в деревне родственников, бабушку с моим отцом, которому тогда было немногим более года, и прадедом Гавриилом переправил в Уфу дедушкин свояк – дед Павел Талалаев.
В городе сначала жили на квартире у старшей сестры моего дедушки Марии и ее мужа Семена Степановича – Богдановых. В то время у них подрастала уже старшая дочь Анна, и только что родился сын Гавриил (впоследствии он поменял имя на Григория). Еще три года спустя к ним прибавится Владимир. Квартира Семена Степановича, дяди Семы, как впоследствии звал его отец, находилась под общей крышей с двумя другими в деревянном доме на улице Коммунистической (ранее Егора Сазонова, а в годы войны – Сталинской). "Делить" какие-нибудь 30–35 квадратных метров двум семьям было, конечно, сложно, но деваться некуда, с обстановкой приходилось мириться и, как говориться, стойко переносить все тяготы и лишения… Однако даже тогда, когда, казалось, изуродованность быта и беспросветная нищета останутся навечно, жизнь оставляла надежду.
В городе дедушка устроился на работу коновозчиком в артель, которая была в то время примерно тем же, чем сейчас является какое-нибудь автотранспортное объединение. Перевозили все подряд, но наиболее добросовестным и честным работникам доверяли продукты питания. Дедушку закрепили за хлебопекарней, из которой по два-три раза в день хлеб отправлялся в магазины.
Голодное время в начале тридцатых, когда сорвавшего на колхозном поле несколько горстей зерен пшеницы могли забить до смерти на месте, ударило и по дедушкиной семье. Если в деревне помогало свое хозяйство, практически натуральное, то в городе царил и правил рубль. Но, понятно, что «царственные персоны» в народе появлялись редко…
Деревенский дедушкин дом разобрали и перевезли в деревню Куш-Куль, где приспособили под школу. Амбар, конюшню, сараи, мельницу односельчане разнесли по бревнышку кто для ремонта своих жилищ, кто на дрова. Лошадей раздали по дворам с условием, что отныне они могут в любое время привлекаться для колхозных нужд, скотину загнали в грязный, наспех сколоченный колхозный хлев. Теперь дедушкин двор был уныл и запущен. Осень растрепала последние следы порядка, а снежная зима скрыла признаки разграбления. Время своим безразличием оправдывало преступление, уносило острую боль безмерных обид тех, кто жил здесь когда-то, далеко, туда, где жизнь приходилось осваивать практически заново.
Артель коновозчиков мало чем отличалась от других трудовых коллективов города. В нее так же настойчиво вселяли дух коллективизма, товарищеской взаимопомощи и элементы так называемого социалистического соревнования. Но за красивыми словами и красной атрибутикой пролетарской идеологии было спрятано и нечто уродливое, то, для чего не было конкретного имени, но была благодатная почва – тотальный страх перед режимом, всеобщая подозрительность, недоверие к людям. Среди коновозчиков дедушка выделялся своим трудолюбием. В коллективе его уважали, часто делились чем-то личным. Эта способность расположить к себе людей, вызвать у них доверие не осталась незамеченной начальством. Однажды дедушку, о «кулацком» прошлом которого, безусловно, никто не ведал, пригласили для важной беседы в кабинет директора. Без длинного предисловия ему дали денег на водку и предложили вывести товарищей на откровенный разговор о власти, о проводимых в стране реформах, об отношении к высшему политическому руководству. «Дают – бери, бьют – беги». А тут ласково пальчиком поманили, на одну ступень, можно сказать, с собой приподняли, как равному доверились, да еще и облагодетельствовали: водка в России всегда ценным продуктом считалась, иногда и хлебу не уступала. Дедушка не стал возражать и отказываться. Водку он купил и товарищей угостил, а когда директор артели вызвал его для отчета, простодушно заявил: «Сколько ни старался, никто ничего такого не говорит»!.. Не в те руки, оказывается, «тридцать серебряников» попали. Конечно, начальству это не понравилось, но со временем постепенно забылось. Трудолюбие деда, его добросовестное, серьезное отношение к работе с годами оставались прежними, и, наконец, были восприняты руководством артели как способность сделать нечто большее, желание отличиться, повести за собой коллектив. Так, дедушке доверили бригаду. Собственно организовывать труд людей, руководить ими было для него не новым: сказались навыки хозяйствования в деревне. Поэтому вскоре дедушкина бригада коновозчиков стала в артели одной из лучших. Зарплата у бригадира была немного выше, чем у других. Но и она казалась до смешного ничтожной для того, чтобы решить серьезные жизненные проблемы, например, построить дом. Дедушке помогла почти фантастическая случайность.
Через шесть лет после переезда в Уфу представилась возможность поучаствовать в вылавливании бревен из развязавшегося плота на реке Белой. Работали бригадой, не за деньги, но и не за «спасибо»: вытащенные на берег бревна никому не возвращались. В распоряжении мужчин была чья-то лодка и багры. Почти каждый член бригады нуждался в жилье. И когда на берегу образовались несколько внушительных «вязанок», достаточных, пожалуй, для того, чтобы построить дом, а в реке не осталось ни одного свободно плывущего вниз по течению бревна, стали тянуть жребий, ведь делить бревна поровну бессмысленно, а кому-то одному они очень пригодятся.
Продолжение следует...
04.10.2011